– Еще я подумал, не найдешь ли ты чего-нибудь, что поможет найти Мики Плоцника. – Пауку ничего не нужно было объяснять – он уже все знал о пропавшем мальчишке.
Паук сунул руку в пакет и вытащил шоколадный батончик.
– Давай я сначала вскрытие открою. – Жирные пальцы запорхали по клавиатуре. – Тебе распечатка нужна?
– Не помешала бы.
– Здесь написано, что следователь – не ты.
– Я потому к тебе и пришел. Патологоанатом мне рапорт не дает.
– Указанная причина смерти – остановка сердца, вызванная удушением. Самоубийство.
– Да, она повесилась.
– Я так не думаю.
– Я видел труп.
– Я знаю. Висел в столовой.
– Что ты имеешь в виду – ты так не думаешь?
– Кровоподтеки на шее появились после смерти, если верить рапорту. Шея не сломана, значит, она повисла не внезапно.
Тео прищурился, вглядываясь в монитор и пытаясь сообразить, что это значит.
– Но на стене остались следы каблуков. Она должна была повеситься сама. У нее была депрессия, она “золофт” принимала.
– По токсикологической экспертизе – нет.
– Что?
– Они сделали анализ на антидепрессанты, потому что ты упомянул об этом в отчете, но ничего не нашли.
– Здесь же написано – самоубийство.
– Написано, но данные не подтверждаются временем. Похоже, что сначала у нее был сердечный приступ. А потом она повесилась.
– Так ее убили?
– Ты хотел посмотреть рапорт. Здесь написано – остановка сердца. В конечном итоге, всех убивает именно она. Поймай пулю в голову, попади под машину, скушай какой-нибудь яд – сердце все равно остановится.
– Скушай яд?
– Это просто пример, Кроу. Не моя специальность. На твоем месте я бы проверил, не было ли у нее проблем с сердцем.
– Ты же сказал, что это не твоя специальность.
– Не моя. – Паук нажал клавишу, и где-то в темноте зажужжал лазерный принтер.
– Про мальчишку у меня немного. Могу дать тебе список подписчиков его газетного маршрута.
Тео понял, что о Бесс Линдер он получил все, что хотел.
– У меня такой есть. Как насчет списка всех известных в районе насильников?
– Это просто. – Паучьи пальчики заплясали по клавишам. – Думаешь, его сцапали?
– Ни хрена я не думаю.
– В Хвойной Бухте педофилы не найдены. Весь округ хочешь?
– Почему бы и нет?
Принтер ожил опять, и Паук ткнул пальцем во тьму:
– Все, что тебе нужно, – там. Больше я для тебя ничего сделать не могу.
– Спасибо, Гвоздодер, ты мне очень помог. – Тео ощутил позвоночником хронический припадок жути. Он шагнул в темноту и нащупал бумаги в лотке принтера. Потом повернулся к двери. – Ты меня не выпустишь отсюда?
Паук развернулся в кресле и впервые посмотрел на Тео. Поросячьи глазки сверкали из глубоких кратеров.
– Ты по-прежнему живешь в той хижине возле ранчо “Пивбар”?
– Ага, – ответил Тео. – Вот уже восемь лет.
– А на самом ранчо никогда не был, так?
– Нет. – Тео поежился. Знает ли Паук о том, как шериф Бёртон держит его за яйца?
– Это хорошо. Держись от него подальше. И вот еще, Тео...
– А?
– Шериф Бёртон постоянно проверяет все, что приходит из Хвойной Бухты. После смерти этой Линдер и взрыва бензовоза он задрыгался. Если решишь копать Линдер дальше, сильно не высовывайся.
Тео обалдел. Паук сам выдал информацию.
– Почему? – только и смог выдавить он. Паук похлопал по кармашку:
– Мне нравится твоя травка.
Тео улыбнулся.
– Ты скажешь Бёртону, что дал мне результаты вскрытия?
– Чего ради?
– Береги себя, – сказал Тео. Паук отвернулся к мониторам и нажал на зуммер.
Молли была не очень уверена, что у Чокнутой Тетки Хвойной Бухты жизнь легче, чем у Малютки-Воительницы Чужеземья. У Малютки-Воительницы все довольно просто и ясно: бегаешь в полуголом виде, ищешь себе пропитание, топливо и время от времени даешь по соплям разным мутантам. Никаких околичностей, никаких сплетен. Не нужно гадать, одобряют Пираты Песков твое поведение или нет. Если одобряют – сажают на кол и пытают. Если нет – обзывают сукой, сажают на кол и пытают. Могут натравить на тебя голодных радиоактивных тараканов или прижечь сиськи каленой кочергой, могут даже изнасиловать всей кодлой (в режиссерских версиях фильма только для зарубежного проката), но ты всегда знаешь, в каких отношениях ты с Пиратами Песков. Кроме этого, они никогда не хихикают. А хиханек Молли за день хватило выше крыши. В аптеке, например, – хихикали.
За прилавком “Лекарств и подарков Хвойной Бухты” сидели четыре бабуси, а над ними, за стеклянным окном, царственно, точно кочет над курятником, возвышался фармацевт Уинстон Краусс, любитель грязно приставать к дельфинам. Казалось, ему безразлично, что его квочки не способны правильно отсчитать сдачу или ответить на простейший вопрос, что они шмыгают в подсобку всякий раз, когда в аптеку заходит кто-либо моложе тридцати – не дай бог попросят что-нибудь неприличное, вроде презервативов. Для Уинстона главным было, чтобы квочки работали за минимальное жалованье и преклонялись перед ним как перед божеством. Он сидел за стеклом; хихиканье его не волновало.
Квочки захихикали, когда Молли возникла в дверях, и перестали хихикать, только когда она подошла к прилавку с целой коробкой мази “неоспорин”.
– Вы уверены, милочка? – переспрашивали они, отказываясь брать у нее деньги. – Наверное, надо спросить у Уинстона. Вы, кажется, берете слишком много.
Едва Молли вошла в аптеку, Уинстон исчез среди полок с поддельными антидепрессантами. Может, стоило заказать еще и поддельных антипсихотиков, думал он. Вэл Риордан об этом ничего не говорила.