Ящер страсти из бухты грусти - Страница 58

– Выходит, да здравствуют ботаники? – улыбнулась Вэл. – Но если страх и воображение заставляют нас эволюционировать на более высокую ступень, то миром будет править человек с параноидальными галлюцинациями. – Вэл уже увлеклась этой теорией. Как странно беседовать с мужчиной об идеях, а не о его собственности и личных планах. Вэл это нравилось. Очень нравилось.

– Ну, с Гитлером мы недалеко от этого ушли, правда? Эволюция иногда оступается. Какое-то время животным хорошо служили большие зубы, но потом они стали чересчур велики. У мастодонтов бивни стали такими здоровыми, что запросто ломали свои владельцам хребты. И вы, должно быть, заметили, что вокруг больше не бродят саблезубые тигры.

– Ладно, я допускаю, что воображение – скачок в эволюции. А что делать с депрессией? – Вэл снова вспомнила, как поступила со своими пациентами. Воспоминания о собственных преступлениях роились в мозгу, им хотелось на волю. – Психиатрия все больше и больше рассматривает душевные заболевания с физической точки зрения, поэтому тут все совпадает. Потому-то мы и лечим депрессию такими лекарствами, как “прозак”. Но каков эволюционный смысл депрессии?

– Я думал об этом после ваших слов за ужином, – ответил Гейб. Он осушил бокал и придвинулся ближе – будто хотел заразить ее энтузиазмом. Он оказался в своей стихии. – Помимо людей, многие животные страдают депрессией. Высшие млекопитающие, вроде дельфинов и китов, могут от этого и умереть, но даже крысы впадают в блюзовую тоску. Я не могу придумать, какой цели служила бы депрессия у животных. Но у людей она может быть чем-то вроде близорукости: цивилизация охраняет биологическую слабость, которую давно выкорчевали бы природные опасности или хищники.

– Хищники? Как?

– Не знаю. Депрессия может замедлять добычу, тормозить ее реакцию на опасность. Кто знает?

– Так, значит, в эволюционной цепи может появиться хищник, который будет кормиться унылыми животными? – Правильно, и этот хищник – я, подумала Вэл. Если бы я не питалась депрессией своих пациентов, то что бы я делала? Ей вдруг стало стыдно за свой дом, за его неприкрытый материализм. Перед нею сидит невероятно умный человек, которого заботит только поиск чистого знания, а она продала свою цельность за груду антиквариата и “мерседес”.

Гейб налил себе еще вина и откинулся на тахте, размышляя вслух:

– Интересная мысль. Наверное, должен существовать какой-то химический или поведенческий стимул, вызывающий стремление охотиться на унылых. Низкий уровень серотонина может повышать либидо, верно? По крайней мере – временно?

– Да. – Именно поэтому весь город превратился в стаю блудливых котов.

– Следовательно, – продолжал Гейб, – у нас больше животных будет совокупляться и передавать по наследству ген депрессии. Природа же склонна разрабатывать механизмы, поддерживающие равновесие. Поэтому естественно появление хищника или болезни, которые бы регулировали рост унылых популяций. Интересно – меня тоже в последнее время одолевают особо сильные плотские желания. Значит ли это, что у меня депрессия? – Глаза Гейба широко раскрылись, и он посмотрел на Вэл, осознав весь ужас того, что только что произнес. – Простите, я...

Вэл больше не могла терпеть. Ляпсус Гейба открыл ворота настежь, и она шагнула в них.

– Гейб, нам нужно поговорить.

– Ох, извините меня, я не имел в виду...

Она схватила его за руку, обрывая поток заиканий:

– Нет, я должна вам кое-что сказать.

Гейб приготовился к худшему. Он выпал из возвышенного мира теорий в неуклюжее, жестокое царство первых свиданий, и сейчас она сбросит на него бомбу с надписью “За кого ты меня принял, парень?”.

Она сжала его руку, и ногти впились ему в бицепс так цепко, что он поморщился. Вэл сказала:

– Немногим больше месяца назад я сняла почти треть населения Хвойной Бухты с антидепрессантов.

– А? – Ожидал он совсем не такого. – Боже мой, но зачем?

– Из-за самоубийства Бесс Линдер. Или того, что я считала самоубийством. В своей практике я лишь имитировала лечение – выписывала рецепты и собирала гонорары. – Она рассказала о своем сговоре с Уинстоном Крауссом и о том, как фармацевт отказался возвращать больным настоящие лекарства. Когда она замолчала в ожидании ответа, у нее в глазах стояли слезы.

Гейб робко обхватил ее рукой, надеясь, что это – правильный поступок.

– Зачем вы рассказываете мне об этом?

Она растаяла у него на груди.

– Потому что я верю вам, и должна кому-то рассказать, и мне нужно придумать, что делать дальше. Я не хочу в тюрьму, Гейб. Может, не всем моим пациентам требуются антидепрессанты, но них нуждаются многие. – Она всхлипнула ему в плечо, и он принялся гладить ее по волосам, потом ладонью приподнял Вэл подбородок и поцеловал слезинки.

– Все будет хорошо. Обязательно.

Она заглянула в его глаза, словно ища в них намек на презрение, а не найдя, поцеловала в ответ – жестко – и привлекла к себе, опускаясь на тахту.

ВЫСШАЯ ВЛАСТЬ

...И поклонились дракону, который дал власть зверю,
и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему?..
Откровение, 13:3-4

Не лучше ль, став замшелыми клешнями,
Мне семенить по дну морей безмолвных?
Т. С. Элиот, “Любовная песнь Дж. Альфреда Пруфрока”,

ДВАДЦАТЬ ТРИ

Стив

Ну какие ужасы могут присниться дракону? Существу, которое по-своему правило планетой миллионы лет, которому жалкие млекопитающие людишки возводили храмы, существу, не знавшему иных хищников, кроме самого времени, – что может так напугать его? Назвать это – осознанием?